Новые афишки Ростопчина, или русский народ с точки зрения начальства

Статьи Михаила Делягина в ЕЖ:
http://www.ej.ru/?a=note&id=9644
http://www.ej.ru/?a=note&id=9637


Надо сказать, что появление этих статей изменило мое личное отношение к автору. Однако писать об авторе и предполагать, почему он эти статьи написал, просто неинтересно. И, наверное, даже вредно: так можно заинтересовать только тех, кто и без того согласен; обычный результат -- много шуму, более или менее остроумные словестные упражнения и бесполезная трата электричества и компьютерной памяти на укрепление групповой солидарности. Гораздо интереснее заняться самими статьями. Первое, что бросается в глаза - это набор стереотипов.

Тут уже вековые традиции: что русскому человеку здорово, то, как известно, немцу (теперь, понятно, американцу...) -- смерть. Используется для этого старый-престарый образ: русский человек, отличающийся добротой, широтой души и неспособностью к систематическому труду, сильный выдумкой, импровизацией, кустарной поделкой; и, конечно, коварный иностранец, чья узкая, сухая душа, неспособная возвыситься до истинной духовности, заставляет его ненавидеть русского человека, строить ему козни, стараться воспользоваться широтой русской души для своих корыстных целей. Сказать, что этот образ не выдерживает критики -- ничего не сказать; затасканность же его сравнима только с пресловутыми лебедями на клеенке. Пишущие об этом обычно скрывают отсутствие доказательств за важной манерой изложения, а там, где, казалось бы, особенно недостает фактов, пишут "известно, что...". А ведь речь идет о вещи, которую в принципе невозможно доказать: из того, что мой сосед пьет, а Бердяев писал о русском коммунизме, строго говоря, ничего не следует; мы имеем дело с таким богатым и разнообразным явлением, что любая вообразимая модель подойдет при некоторых ограничениях. Для меня лично интереснее всего то, что эти бесконечные рассуждения, на самом деле, интернациональны. У каждого народа был момент, когда ему рассказывали эти басни.

Всякий, кто имел дело с иностранцами не в Москве, а там, где иностранцы в массе живут и работают, или видел, как бывшие вполне советские люди адаптируются за границей, может сказать, что ничего особенного наши люди не представляют ни в каком измеримом отношении, или, точнее, они такие же особенные, как всякие другие; часто кажется, что отличаешь своего со спины и по походке, но это бывает обманчиво и часто просто реакция на знакомую деталь одежды. Выходцы из России и СССР адаптируются к новым условиям, работают, учатся, ругают, смотря по своему положению, низкие пособия или, наоборот, высокие налоги, и едут в пригородном поезде (в Европе) или по шоссе (в Сев. Америке) на работу среди других выходцев из разных уголков мира, среди которых они вовсе не так уж выделяются. В длинном ряду этнических общин, населяющих города современного Запада, русская если чем и отличается, так это лучшей интеграцией и меньшим стремлением к самоизоляции, чем среди многих выходцев с Востока или из Африки. При этом в глазах иностранцев образ русского человека -- набор фрагментарных стереотипов, часто неожиданных, вроде французского "en chier comme les russes": оказывается, русский человек может ассоциироваться не с разгулом, а с тяжелой работой, а в Сев. Америке - с хорошим образованием. При этом людям одного и того же уровня образования, или схожих интересов, часто легко понять друг друга через все культурные и языковые барьеры. Когда же эти люди бросаются доказывать, что у них есть непонятная другим народам душа, то и это они делают в подозрительно схожих выражениях. Скажем, мне пришлось читать статью, где разбирались французские стереотипы по отношению к англичанам: смесь скрытого восхищения, ревности и уверенности в том, что англичанину с его узким практическим умом не понять широкой, разгульной души француза - что-то мне это напоминает...

Что же вызывает появление стереотипов? Во-первых, в них нуждается каждый человек, потому что осмыслить свое место в мировой истории и культуре - неподъемная задача, почти такая же, как осмысление своего места в мироздании. Так что на помощь приходят стереотипы, как правило, лестные, или выделяющие один какой-нибудь умилительный недостаток, оборачивающийся достоинством. Иностранцы часто заимствуют эти образы. Интересно, что стереотипы, бывает, меняются от века к веку; скажем, средневековый стереотип англичанина, согласно моему курсу английской истории, выделял, прежде всего, буйный нрав и страстность, мешающую любому нормальному правительству (не мудрено: англичане пережили свое смутное время несколько раньше). Франция девятнадцатого века ассоциировалась с социальными потрясениями, а Россия - с вековой стабильностью и покорностью населения.

Но главное, и статья Делягина - тому подтверждение, это то, что при помощи стереотипов начальство общается с народом, точно так, как лиса Алиса с Буратино. Бедненький, маленький, богатенький Буратино, счастье непременно ждет его на поле чудес, куда его приведут, если он не будет слушать нудного папу Карло, и не станет покупать азбуки; то есть добрые, мудрые, понимающие друзья приведут его туда, где вполне проявится его уникальная душа. Таковы были многие пропагандистские проекты, от афишек Ростопчина до современных упражнений Суркова; разница только в степени цинизма. Ирония ситуации заключается в том, что Ростопчин, автор лубочных афишек 1812 года, в быту говорил по-французски и афишки писал псевдонародным языком, а Делягин пишет типичнымм интеллигентским языком, имеющим ограниченное хождение на просторах Отечества. Еесли этот лубочный тип русского человека вдруг втретится Делягину в жизни, они могут друг друга не понять (впрочем, тут всегда найдутся популяризаторы). Мало того, иногда кажется, что начальство разных стран списывает друг у друга: почти все армии в свое время знали, что "пуля дура, штык - молодец" (поскольку генералам так надо было меньше думать), "коварный альбион" петэновского правительства почти буквально совпадает с современными российскими антиамериканскими клише, а французам тоже объясняли, что их национальный характер противится систематической работе и отвергает практическую протестантскую культуру.

Мы имеем, стало быть, дело со стандартным, безотказным приемом незадачливых администраторов и рассчетливых политиков. Вместо того, чтоб дать народу минимум того, что можно требовать от ответственного правительства, это правительство начинает объяснять этому народу, что он альтернативно одарен и страдает от козней врагов, от обратного доказывая универсальный характер культуры: лубок, выпячивающий национальную исключительность, не оригинален настолько, что показвает, наоборот, универсальность некоторых человеческих свойств.